Жаль мне от всей полноты моей сердечной нашей старушки – городской управы!
Жаль мне от всей полноты моей сердечной нашей старушки – городской управы! Терпит она, бедная, много нападок от своих недоброжелателей, — никаких-то она на них не угодить. Благо еще, что наша старушка глуховата, а то, чтобы с нею случилось? Иногда так, из доброжелательства, крикнешь ей на ушко: мол, бабушка, то-то да то-то про тебя говорят; так-то да так тебя обязывают; такую-то да такую пасквиль на тебя выдумали. А она, родимая, и ни-ни: ничего не слышит – ничего не смыслит; все, мол, кругом меня хорошие люди…. Посмотрит на тебя своими тусклыми глазами, покланяется по лошадиному и начнет трясти головой, лишь пакля да пенька из ушей развиваются, а во рту молоко побулькивает (с тех пор, вишь, как простудилась она, завсегда этот материал в ушах держит, а молоко во рту, — все ожидает, когда это из пеньки веревка совьется, а из молока масло собьется, с того разу она выздоровеет и станет человек человеком). Известно, что недостатки и непорядки замечаются скорее, чем достоинства и порядки; попадись же хоть один пустячный порок на глаза злому человеку, он прокричит о нем всему свету. Что, например, дурного в том, что сзади нашего кладбища стоит вонючее болото? Стоит оно с незапамятных времен, когда еще ни жителей, ни кладбища не было на сем месте, а высился тут часть-дремучий бор с постоянными своими обитателями – медведями, лосями и дикими козами, доставлявшими почтенным нашим отца и гражданам предмет постоянной охоты. Это было лет 50 тому назад. В этот период времени все переменилось: железная дорога пожрала наши заповедные Петровские леса, и сама жителей поселилась на оголенном месте; где прежде раздавался рев зверей и слышались выстрелы охотников, теперь паровозы оглушают своим свистом и шумом; ведется оживленная торговля, построена св. церковь, разбит хорошенький общественный садик, отстроен обширный и оригинальный по архитектуре военно-сухарный завод и, наконец, имеется место для вечного упокоения обитателей сей богоспасаемой слободки. Словом, местность стала неузнаваемою, и только вонючее болото сзади нашего «вечного упокоения» напоминает собою отдаленные времена общественного застоя и невежества. И вот те же злые языки находят в этом болоте «непорядок». Они не хотят согласиться с целесообразностью мудрых распоряжений нашей бабушки. Правда, болото зловонно, но не лить же поэтому в него бочки одеколону и прочих приятных для обоняния жидкостей? Наконец, это было бы вовсе нехозяйственно. И бабушка, руководствуясь старинною русскою пословицей: «клин клином вышибают», приказала валить в него нечистоты со всей Привокзальной слободы. Вот так-то лучше!.. И да сомкнутся злые уста и пусть прилипнут языки к гортаням их, ибо не пройдет и 50 лет, как они же будут наслаждаться здесь благовонием роскошных цветов и трав душистых. Терпения, терпения немножко – и все будет хорошо! Уже начало насчет болота положено хорошее, теперь надо браться за кладбище, надо пересолить его обитателей куда-либо подальше отсюда и сухарного завода, а не то они заразят воздух. И вот на днях командированная бабушкою комиссия была в «гнездилище заразы» и обсуждала вопрос о переводе его в другое место. Но и это радикальное мероприятие послужило ненавистникам темою для язвительных насмешек по адресу достопочтенной терпеливицы. Случилось так, что я был невольным слушателем этих горячих порицаний. Встретившись, затем, на днях с уважаемой старухой, я, из доброжелательство, во все горло крикнул ей на ухо: «Бабушка, люди вот что говорят про тебя: они говорят, что ты стара стала – мало понимать стала. Заботишься о благорастворении воздухов, а обывателям же под нос валишь нечистоты да дохлятину. Хочешь перевести наших покойников (это не худо), о оставляешь на месте керосиновый склад Бартошевича, который стоит среди нашей слободки, угрожая опасностью увлечь нас с собою под облака. Говорят, что ты неизлечимо страдаешь куриной слепотой, так что не видишь, как на соседней с этим складом еврейской лесной пристани рабочие разводят костры и покуривают трубочки. Вот что, миленькая, говорят… Да послушай ты меня, выдерни паклю из ушей, — жалеючи тебя, говорю. Глянь-ка-сь на меня, неужели не узнаешь? Ведь это я, твой доброжелатель, тутошний старожил…» Но старуха, верная своему обыкновению, вскинула на меня своими оловянными глазами, что-то прошамкала и, замотав головою, отправилась дальше. Не сделала, однако, она и пяти шагов по шоссе, как оступилась в глубокую выбоину, ткнулась затем лбом в покренившийся фонарный столб и, выплюнув в раздражении молоко, нарекла приказ упразднить все фонарные столбы, потому-де луна светит вполне достаточно, а мирным обывателям столбы доставляют одно неудобство. Вследствие такого-то неожиданного обстоятельства многолетние труды нашей старушки-управы по сбиванию масло во рту пропали даром, а вместе с этим потеряна и всякая надежда на выздоровление.