Одно дело город, другое пригороды
Одно дело город, другое пригороды. Вот вам Привокзальная слобода с ее садом и театром. Сад – мелкий сосонничек, где чересчур густ, инде сосем гол. Освещение скудное, по образцу Московской улицы. В театре нет пола, песок под ногами, да первобытные скамейки на врытых в землю столбах, вместо стульев. Уборные артистов основательно продувает сквознячок, да и светятся они хоти и не совсем, как решето, а похоже… В театре полумрак такой, что афишки не прочтешь. Пьесы во время спектаклей идут в двух экземплярах: один черновой – гулким шепотом, разносящимся по всему театру, другой беловой – обыкновенным голосом, с приличными случаю жестами и интонацией. Все дело держится двумя-тремя силами, остальные из «амплуа суфлерских alter ego», по меткому, хоть и не русскому, выражению одного брянского остряка. Костюмы, декорации серы, бедны и убоги. А посмотрите на публику, — оживление, вызовы, рукоплескания. Пусть публика в большинстве не мудрящая, пусть вы частенько услышите: «Ягор, последнюю досидим… последняя завсегда чудней» (т. е. водевиль всегда интереснее). За то посмотрите на того же «Ягора», когда он гремит по скамье палкой, и надрывась кричит, на сколько Бог силы послал: «Усех». Тогда он весь жизнь и движение. Вокзальный житель уносит из театра светлое чувство удовольствия. Он любит свой театр и дорожит им. Теперь перейдем в городской. Хорошее помещение. Много света, Артисты все тверды в ролях. Суфлер слышится, как редкое исключение. Дело ведется старательно. Костюмы и обстановка, правда, не роскошны, но вполне приличны. А публика… публика решительно ледяного свойства. Жиденькие аплодисменты, редко вызовы. Любви к театру нет. Почему же? Вина безусловно не в одних артистах. Посмотрите, наши Иваны Иванычи, Петры Петровичи, Павлы Павловичи, Сидоры Сидорычи, словам, все те, у кого есть и возможность и досуг посещать театр, упорно не хотят даже знать, где он стоит. Они по целым вечерам играюм сам-един в дурачки с болваном, скучают до тошноты, вменяя себе непосещение театра в гражданский подвиг и напевая надоедливые рулады на мотив: «Нет, что я видел, того уж не увижу боле!» — «Позвольте, скажете вы иному Ивану Иванычу: «дальше Брянска вы ничего не видали» — «Ах, что вы! Вот была у нас труппа Соколова-Жамсона, тогда все ходили, а теперь…» И Иван Иваныч врет. Во-первых, он теперешнего театра не знает и, следственно, сравнивать с соколовским не может, а, во-вторых, Соколов был у нас тогда, когда Брянск был Привокзальной слободой, а слободы фактически не было. Тогда и мы были живее, отзывчивее, а теперь мы стали ни павы, ни вороны: пыжимся, да оберегаем свое воображаемое достоинство, как наседка пустое гнездо, в которое хозяйка еще не положила яиц… Все это будит во мне давнишнее воспоминание. В одном из городов однажды компания игроков, ловко обделывающих свои темные делишки, образована была приездом богатейшего московского купца. Решено было его разгрузить. Зазвали «осетра», куда следует, и составилась партия в «неограниченную» трынку. Сделали первую сдачу. Купец вынимает толстейший бумажник и, не вскрывая карт, хладнокровно кладет пятитысячные билеты один за другим. Игроков крючит. Начинают переглядываться. А купец между тем также равнодушно берез массивную медную пепельницу, плющит ее руками, и продолжает класть свои неистощимые билеты. В конце концов игроки спасовали, купец сгреб в карман ставки и, не полюбопытствовав взглянуть на карты, надел картуз и ушел. Мне кажется, что нынешняя увеселительная горячка то же «неограниченная» трынка, выиграет тот, у кого толще карман и больше выдержки.