Узники Урицкого посёлка
«ТЕ, КТО ЖИВЫ, ОТКЛИКНИТЕСЬ! НАМ НУЖНЫ ТОЧНЫЕ СВЕДЕНИЯ О МЕСТАХ ПОГРЕБЕНИЯ ЗАМУЧЕННЫХ. НЕ ЗАХОРОНЕННЫЕ И НЕ ОПЛАКАННЫЕ ПО ОБЫЧАЯМ ПРЕДКОВ, ОНИ ВЕЧНЫЙ УПРЕК ДЛЯ НАС, НЫНЕ ЖИВУЩИХ».
Этими словами заканчивалась публикация ответственного секретаря Советского райотделения ВООПИК г. Брянска С. Кизимовой в «Брянском рабочем». И люди откликнулись. Среди написавших в редакцию — бывшие узники фашистских лагерей, находившихся в Брянске и его окрестностях. «Вместе с братом Михаилом, 1935 года рождения, матерью Варварой Ефимовной и другими родственниками и односельчанами мы в 1942 году находились в концлагере поселка Урицкий под Брянском, — пишет — Мария Сидоровна Дивисенко из поселка Нетьинка. — Приезжайте, нам есть что рассказать…»
В просторном зале добротного дома, где живет семья Михаила Сидоровича Дивисенко, собралось немало односельчан. Каждому хотелось поделиться воспоминаниями о том страшном времени. И хоть прошло с тех пор почти полвека, на глазах нередко появлялись слезы, будто все было только вчера…
Мария Сидоровна Дивисенко, 1932 года рождения. Жили мы все в поселке Крючки, здесь, недалеко от Нетьинки. Когда началась война, отец и старший брат ушли на фронт (отец в 1942 году пропал без вести). Почти вся молодежь из нашего поселка ушла в лес к партизанам. За связь с партизанами потом зверски замучили в Брянской тюрьме нашу сестру Антонину, 1923 года рождения. В поселке остались самые беспомощные: дети, старики, женщины. Немцы и полицаи шастали по погребам и сараям, находили и отбирали остатки продуктов. А вскоре у нас в Крючках партизаны устроили засаду на немцев. Мы все попрятались, только слышали выстрелы. После того боя понаехало много немцев. Нас, весь поселок, выгнали на перекресток, с двух сторон — пулеметы. Спрашивают: кто стрелял, откуда, из каких домов? Мы молчим. Тогда стали они поджигать дома. В последнюю хату загнали всех жителей, закрыли, облили керосином и подожгли. Страшно было: кто молится, кто просто криком кричит.
А спасло нас чудо: с нами оказались родители одного полицая, он прибежал, открыл дверь, и мы все выскочили. Стрелять не стали…
Было это под Рождество, в самые морозы. Разбрелись по погребам, печки стали лепить прямо на улице. Как дотянули до весны, один Бог знает. Уже и огороды посадили, вдруг снова облава. Построили всех и пешком погнали в сторону Брянска.
Михаил Сидорович Дивисенко, 1935 года рождения. Шли мы через Бежицу, Брянск за Десну, где была железнодорожная ветка. Там погрузили в вагоны и привезли в поселок Урицкий. Мы увидели бараки, окруженные тремя рядами колючей проволоки и высокой стеной. Бараки были битком набиты людьми. Встретились здесь жители наших Крючков, Нетьинки, Глаженки…
Содержали нас хуже последней скотины. Спали вповалку на голых нарах. В день давали кусочек хлеба с опилками пополам, черпак вонючего варева. За малейшую провинность били плетьми. Но еще хуже приходилось пленным. Каждое утро их выгоняли на работу, а тех, кто уже не мог идти, тут же добивали. У меня, пацана, на глазах забили палками опухшего от голода пленного, другого, который не мог подняться с земли, застрелили. Я в крик — и к матери.
Умерших ночью от голода и холода, замученных, убитых по утрам кидали, словно дрова, на машины и увозили. Тех, кто еще держался на ногах, тоже заставляли ехать, чтобы закапывать погибших. От них мы и узнали, что зарывали мертвых штабелями в оврагах. И когда прочитал о «рвах смерти*, подумал, что многие из односельчан тоже лежат там. У нашей двоюродной сестры была двухлетняя девочка. Старались спасти ее. Но она умерла, и утром ее бросили в машину и увезли. Погибли и другие наши односельчане.
Дарья Исидоровна Ярыгина (Домосканова), 1919 года рождения.
Когда началась война, у меня было трое детей. Муж ушел на фронт, и вскоре пришла похоронка. Еще дома, в самом начале немецкой неволи, умерла младшая девочка. В лагере в Урицком поселке я оказалась с двумя ребятами трех и четырех лет, Славиком и Мишей. С собой удалось взять немного пшена. Варила детям на костре кашу, а пленные просили хоть воду с нее допить. Каждое утро со страхом ощупывала детей: живы ли? Страшно было смотреть, как увозили трупы. «Во рвы повезли», — мы уже знали. А мы во рвы не попали, чудом каким-то выжили. Остались жить мой Славик с Мишей и сейчас живут…
Екатерина Степановна Дивисенко (Поденок), 1930 года рождения.
В самом конце осени 1942 года нас, подростков, вдруг перестали кормить совсем. Пошел слух, что угоняют в Германию. Как-то ночью началась бомбежка. Немцы и полицаи попрятались, а мы будто знали, что свои самолеты нас не тронут. Продрались через проволоку, все в крови, в лохмотьях, спрятались недалеко от выхода, у стены. Под утро бомбежка кончилась. Мы подошли к выходу, где стоял часовой. Какой-то человек подошел и сказал немцу, что это, мол, дети, у которых угнали родителей. Судьба, наверное, сжалилась над нами: немец пошел, выписал какую-то бумажку, и ворота открылись…
Повезло и некоторым другим.
Началась эпидемия тифа, и немцы, как видно, по этой причине выпустили из лагеря местных жителей. Пленным же оставалась только одна дорога — во рвы смерти.
Брат и сестра Дивисенко с матерью, другие односельчане добрались до села Голяжья, где их разместили по 5-6 семей в одной избе.
Добывали из-под снега траву и гнилые кочерыжки, Михаил побирался по окрестным селам. Люди, хоть и сами голодали, все же с голоду не дали умереть. В 43-м остались без матери — скосил, как и многих других, тиф.
Тех, кто дожил до освобождения, ждала впереди хоть и тоже нелегкая, но все-таки жизнь. Вручную пахали огороды, на коровах тянули из леса бревна для новых домов.
По-разному сложились судьбы. Михаил много лет трудится на БМЗ электромонтером, кавалер ордена Трудовой Славы, его портрет был на аллее Трудовой славы завода. Мария работала в объединении БАЗ и сейчас, выйдя на пенсию, осталась там уборщицей. Всю жизнь трудятся и другие бывшие узники лагеря в Урицком. Не~ понять им только одного: почему никто из них официально так и не признан узником фашистских концлагерей?
— Говорят, справки нужны, свидетели, — вздыхали женщины. — Ну разве немец давал нам справки? А свидели… Вот все мы — разве не свидетели? Все ведь там были, вон нас сколько…
И замолкали, горестно опустив глаза.
В. ПОЛОЗОВ.