q
Подписывайтесь на наши аккаунты в соцсетях:

События, о которых хочу рассказать, разделены десятилетиями, а соединены разве что своей… малозаметностью в нашем большом мире. Но тут я прошу читателя не взирать на мгновения свысока. Никто не может сразу и бесповоротно определить их истинную величину…

Итак, в середине пятидесятых годов в горпарке Брянска как-то разом стали сохнуть вековые вязы, и у горисполкома объявилась неплановая задача — чем заменить их. Это — раз… Лет пятнадцать назад научный сотрудник Брянского краеведческого музея Федор Заверняев сыскал на Чашиной горе, на слиянии Болвы и Десны, черепок от глиняной посуды XII века. Это — два… И еще: минувшей весной некая Галина Владимировна, жительница села Супонево, что под Брянском, собрала «урожай» с огорода, даже недопахав его.

С подсохшими вязами в Брянске, думаю, поступили дальновидно — отдали на откуп самодеятельным, но талантливым ваятелям. И сравнительно быстро старый парк «заселился». В одной из аллей встал премудрый россиянин Емеля — по заявлению краеведов, житель Брянщины. У зеленой шпалеры потупила взор юная деснянка. Задумчиво взирает со ствола— или из веков? — могучий Александр Пересвет, уроженец Брянска, что начал Куликовскую битву смертным боем с Челубеем.

За долгие годы парк стал своеобычным музеем, дипломантом ВДНХ, притягательным объектом для экскурсантов, и я книге отзывов он зовется не иначе, как «деревянная сказка»». Люди обратили убыль в прибыль, прибыль для души. Но мой рассказ не об этом, и в парке я выделю всего лишь одну работу, возможно, не самую заметную. «Датской» назвал ее иронично кто-то — к дате делалась. В 1971 году Виктор Михайлов, модельщик завода дорожных машин, способный скульптор, кстати, автор «Пересвета», вырубил из ствола вяза памятную колонну, на которой старинной вязью от вершины до комля известил: «Брянску — 825 лет».

Все отвечало истине и Ипатьевской летописи. К тому же во весь голос объявлялось, что Брянск на целый год старше Москвы. Это льстило, и только научный сотрудник Заверняев смотрел на ту скрижаль насупленно, потому как не любил обозначать в истории жирные точки. Был он в ту пору в отпуске, мог распорядиться временем, как угодно. Пожелалось ему взять лопату и покопаться на Чашиной горе, привычном месте для пикников горожан. И однажды, когда отпуск уже подходил к концу, он и нашел тот самый черепок, что запишет с красной строки а своей биографии.

Тут я прерву рассказ о древнем черепке, чтобы обратиться к происшествию в Супонево. Огород Галине Владимировне, и верно, выделили не блеск — у стены Свенского монастыря, ныне памятника архитектуры допетровской поры. Землю истоптали тысячами ног, по мокрой весне плуг шел плохо, а тут мерин совсем остановился, будто споткнулся. Женщина налегла на чапыги. И тогда плуг вывернул из земли старое корневище и глиняный, с кулачок, кувшинчик. Галину Владимировну мак осенило: на той неделе ей снилась комолая коза — верный признак внезапного обогащения.

— Кла-ад, — ойкнула товарка и прикрыла ладонями рот. Не удалось установить, лемех ли расколотил кубышку, огородницы ли сгоряча стукнули ею о плуг, но первотравье вдруг усеяло серебристой, с ребячий ноготь, мелочью. Будто рыбья чешуя в удачливую рыбалку. И Галина Владимировна подумала, что и чешуя, по соннику, тоже к быстрой прибыли (потом она скажет Николаю Ющенко, молодому сотруднику музея, что это ее сонник попутал).

Много чего находят в брянской земле Не так давно одни дедок — опять же на огороде — нашел противотанковую мину по виду вполне справную. Как положено он сообщил о ней в военкомат, в котором с четверть века назад снялся с учета. Саперы — не «скорая помощь», им нужен час-другой на сборы, но деду те часы показались долгими, и он, уложил мину в грибную корзину, снес в заброшенный карьер и там самолично взорвал ее. И когда саперы востребовали от него «эхо войны», то он зашумел, что войну проехал не в «виллисе», не на броне танка, а носом и щупом ее пропахал, там что пусть дли отчета соберут еще теплые головешки костра.

Семейная деснянка полоскала в реке мужнину рубаху и вдруг увидела в песке колечко, не золотое, а простое — железное. Она нацелила его на палец потянула и себе и ощутила, что колечко то тяжелее гири. Покопавшись в песке, она извлекла из него ржавый шар из подобных колечек. Подержав его в керосине, поняла, что это — древняя кольчуга, метр в плечах. Висит теперь та кольчуга в музее, а молва дала ей имя — кольчуга Пересвета…

Серебро, конечно, не золото, но ведь и не медь, и женщины торопливо разделили клад поровну, а затем еще раз поровну — по родственникам. И Ющенко так и не сумел узнать, сколько же было монет в том кладе: с полторы сотни, что принесли ему жители Супонена, либо много больше. Клад объявился интересно: в ювелирторг пришла женщина и, разжав ладошку попросила принять на комиссию старое серебро. Оценщица не без иронии пояснила, что нумизматика — отрасль музейная, туда и следует обращаться. Женщина ушла, а оценщица вдруг поняла, что была у истоков клада… Так город узнал о находке, а дальше уже дело техники определить адрес — Супонево.

Для Ющенко эго был первый в его биографии клад, и он почти физически ощущал печаль, что, разложив на столе «пасьянс» из тех монет, не сможет по их числу, весу, виду определить, кто же был владельцем кубышки — тать мощной, боярин или труженик, что копейка к копейке сбирал все это и тут, у стен монастыря, погиб в схватке с врагом. Копейка, говорит он, до Петра была единственной русской монетой — и самой крупной, и самой мелкой, за шесть таких «чешуек» на Брянщине можно было снарядить воз с рожью, но разве цена клада в его номинале…

— Кубышка-то где?— спрашивал в свою очередь Заверняев, и Ющенко тоже понимал заботу старшего по возрасту коллеги. Если глина, по заверениям биологов, способна накапливать и передавать энергию, то глиняные черепки копят и передают информацию. «Для чего мне та черепушка?— разводила руками Галина Владимировна — Уксус на столе держать или ромашку на подоконнике?» Так уж она взросла, с грустью думал Ющенко, чтобы видеть весь мир через свои потребности. И как ей объяснить, что кубышка — не бутыль и не вазон, а копейка копейке — рознь. «Да да,—соглашалась со всеми доводами Галина Владимировна,— а золотых копеек никто не делал?»

Возраст Брянска определялся не только строкой летописи, но и раскопками московских археологов. Адрес раскопок был, без сомнения, верным — Соборная гора, и позволь археологам самим основывать древний город с житейской и с военной точки зрения, то они бы его начали именно на Соборной горе. Находки восхищали — и береста с процарапанными записями, и наконечники татарских стрел, и уйма битой посуды, и даже варган — один из первых русских музыкальных инструментов. Но ничто не подсказывало, что сей город на перепутье существовал и до XII века.

Все сопрягалось — и строчка в летописи, и выводы московских археологов, которых в торопливости суждений не обвинить. Заверняева смущал иной пасьянс, его не покидала мысль, что тогда, пусть даже в 1146 году, на год раньше, чем над холмом Москвы-реки, простерлась длань Юрия Долгорукого, сюда, на Соборную гору, люди пришли «с инерцией жизни» — с готовым инструментом, с глиняной посудой, уже при очагах, так сказать.

Глиняный черепок, найденный им, был сродни десяткам черепков из нижних слоев раскопов на Соборной. По этот лежал здесь, в самом верхнем слое, лежал среди гари. И ясно было: пал, нечаянный или умышленный, согнал однажды горожан с этого места и привел на другую, соседнюю гору. Рабочие люди жили на Чашиной горе, они плавили железо, изготавливали посуду, оружие, меняли железо на хлеб, и Федор Михайлович вспоминает годы поиска с блеском в глазах: он читал с листа историю, еще не читанную никем. Позже Академия наук СССР определит новый возраст Брянска — последняя четверть X века. Облисполком обозначит ее еще конкретнее — сентябрь 985 года.

13 сентября Брянск отметит свое тысячелетие, то есть сразу станет старше на 161 год.

«Ну и что,— спросит иной,— от этого больше уродится на Брянщине картофеля или яблок?» Да нет же, нет. Просто в России больше станет одним тысячелетним городом, пополнится еще одна строчка в истории нашего государства.

В музей ко мне пришли ребятишки. Четверо их было — три школьника и дошкольник. Старший, Максим Волков, пятиклассник, принес изразец прошлого века, третьеклассник — Женя Кузьмин — аптечную посуду начала двадцатого. «Вот,—сказали ребята, — дом ломали, а на этом месте — история». «История,— подтвердил самый младший — Коля Барабанов,— ямка была, и в ямке нашел». Он разжал ладошки и высыпал на стол Заверняева пару зеленых стреляных гильз от мосинской винтовки и несколько монеток довоенной чеканки. Почернели медяки, но иены еще не потеряли. «Ты мороженое на них себе купи».— посоветовал Федор Михайлович, а мальчуган возразил, повторяя, может быть, за отцом: «История… Это все, что осталось от неизвестного защитника Брянска».

— История,— кивнул Заверняев.— Давайте, ребята, составим акт о приемке от вас предметов истории…

В музее сысканный им черепок лежит неподалеку от «кольчуги Пересвета». Обычный такой черепок. А неподалеку Ющенко разместит монетки из супоневского клада: монетки как монетки, и не будет возле них надписи: найдено жительницей имярек из Супонева там-то и тогда-то ..

На Чашиной горе горисполком намерен создать лесопарк, и все дороги в нем будут вести к памятной колонне «Брянску — 1000 лет». Опять же событие местного значения, но мы уже договорились с тобой, читатель, не смотреть на мгновения свысока…

В. ЛЕТОВ, соб. корр. «Известий», Брянск.

 

Известия. — 1985. — 5 сент. (№248). С. 3.


error: Копирование запрещено!