Белова И.Б. Вынужденные мигранты Первой мировой войны: гражданские пленные (по материалам Центральных губерний Европейской России)

Белова И.Б. Вынужденные мигранты Первой мировой войны: гражданские пленные (по материалам Центральных губерний Европейской России) // Брянский край в XX в.: общество, политика, экономика. – Брянск, 2012. С. 60-74

К началу Первой мировой войны в 1914 г. в России проживало примерно 170 тыс. германских и 120 тыс. австрийских подданных [1]. Война изменила их официальный статус: из мирного сословия иностранных подданных они превратились в подданных воюющих с Россией государств, то есть потенциальных врагов. Целью настоящей статьи является рассмотрение положения в Центральных губерниях Европейской России подданных Германии и её союзников, проживавших к началу Первой мировой войны на данной территории, российских подданных, депортированных военными властями из приграничных районов, а также «русских немцев».

Уже с 27 июля 1914 г. отменялись все льготы и преимущества, предоставлявшиеся подданным неприятельских государств различными договорами [2]. Министерство внутренних дел предписало губернаторам подвергнуть немедленному аресту и выслать в специально отведённые места всех подданных «центральных держав» мужского пола 18–45 лет, годных к военной службе. Если же «благонадёжность» вышеуказанного «контингента» не вызывала сомнений, то разрешалось проживание на прежнем месте под надзором полиции, после подписки о невыезде[3]. Обязательными постановлениями губернаторов указанные лица были объявлены военнопленными и обязаны в семидневный срок явиться в местные управления полиции[4]. Принадлежавшие им перевозочные средства и огнестрельное оружие подлежало конфискации[5].

Первоначально в провинции, например, в Орловской губернии губернатор распорядился германских и австрийских подданных «подвергнуть личному задержанию» и заключить в тюрьму[6]. В Рязанской губернии неприятельских подданных призывного возраста принудительно как кандидатов на высылку доставили из уездов в Рязань, разместив в казармах 138 пехотного Болховского полка[7]. Если благонадежность контингента сомнений не вызывала, его оставляли на местах. Например, в Калуге к началу войны проживало 15 таких семей, в том числе, 12 немецких[8]. В Рязани после подписки о невыезде оставили 6 вражеских подданных, в том числе, 4 семьи[9]. В Орле «безусловно благонадёжных» оказалось 11, в Мценском и Трубчевском уездах – по 2 чел. Высылке подлежали 22 человека из Орла и два из Мценского уезда, из Брянска — 3 германских и 6 австро-венгерских подданных (все — по 18-45 лет)[10].

Местами высылки подданных неприятельских государств в 1914 г. были определены Вятская, Вологодская, Костромская, Оренбургская губернии. Так, из Рязанской губернии в Вятскую выслали в начале сентября 1914 г. 9 германских и 3 австро-венгерских военнообязанных подданных[11]. Из Брянска в Кострому были отправлены 6 австрийских подданных, а в Вологду 11 германских и один австрийский [12]. В октябре по предписанию командующего отдельным корпусом жандармов В. Ф. Джунковского германских и австро-венгерских подданных следовало высылать в Астраханскую губернию, прекратив высылку в прочие местности[13]. О неблагонадёжности подданных враждебных государств активно сообщало полиции население. Например, воронежский мещанин Г. Попов в августе 1914 г. проинформировал полицию о том, что германский подданный Миропольский якобы высказывается в том плане, что война затеяна с целью уничтожить народ, которого стало много. Мир наступит только тогда, когда союзницы России Англия и Франция будут стерты с лица земли Германией, мощь которой огромна[14].

Вражеские подданные подлежали удалению с предприятий, выполнявших военные заказы[15]. Так, в Калужской губернии в августе 1915 г. с Людиновского чугунолитейного завода были удалены австро-венгерские подданные Вильгельм Горячек 34-х лет и Иван Рикль 19-ти лет. Они были оставлены в Жиздринском уезде под гласным надзором полиции[16].

В 1915 г. военнообязанных вражеских подданных высылали из Центральных губерний в Уфимскую и Казанскую губернии [17]. Имели место и случаи возвращения высланных обратно. Так, в 1915 г. были возвращены обратно в Брянск двое германских подданных, так как за их благонадёжность поручился родственник – представитель местной административной власти (помощник начальника Орловского Губернского жандармского управления (ГЖУ) по Брянскому уезду) [18], разрешено возвращение одному военнопленному австро-венгерской армии, чеху по национальности.

В сентябре 1915 г. в преддверии разрыва дипломатических отношений с Болгарией, на места сообщалось, что болгарских подданных, признанных неблагонадёжными, следовало высылать в Ярославскую губернию, в октябре, после разрыва дипломатических отношений, местами для их выдворения была избрана Тамбовская губерния. Из губерний Европейского центра России, например, в уездах Воронежской губернии, до февраля 1917 г. находились 20 болгарских подданных[19].

Высылки вражеских подданных, проживавших на рассматриваемых территориях Центральных губерний Европейской России к началу войны, продолжались и в 1916 г. Так, в феврале 1916 г. из пяти уездов Орловской губернии, входящих в состав Минского ВО, где сосредоточилось большое число воинских частей, учреждений и организаций, работавших на государственную оборону, губернатору было предложено выслать «всех без исключения лиц мужского и женского пола, немецкой, австрийской, турецкой и болгарской национальности». В результате выслали 27 чел., но пятерых оставили как «абсолютно благонадёжных»[20]. В Воронежской губернии в начале 1916 г. проживали 93 германский подданных и 137 австрийских. Когда встал вопрос о выселении 19 человек из них, работавших на кирпичном заводе, то владелец завода подал прошение об их оставлении на заводе как необходимых производству[21]. Как видим, «выдворение» неприятельских подданных из мест их довоенного проживания имело перманентный характер в течение всего военного периода.

Выселение из приграничных территорий России во внутренние районы империи под надзор полиции граждан призывного возраста Германии и Австро-Венгрии началось накануне объявления войны. С 18 июля 1914 г. Вятская, Вологодская и Оренбургская губернии были определены местами их высылки. В 1915 г. стали высылать в Саратовскую, Уфимскую и Казанскую губернии, затем в Пермь и Енисейскую губернию[22]. Военнообязанных выселяли вместе с семьями. Например, из 289 германских и австро-венгерских подданных, пересылаемых в январе 1915 г. через Калугу, военнообязанных было лишь 58, то есть 20 %, остальные женщины и дети[23]. Возникали трудности с размещением подданных «центральных держав», пересылаемых этапным порядком через города Центрально–Европейской России, так как тюрьмы, где они обычно временно пребывали, не были расчитаны на такое количество высылаемых, найти же свободное помещение было трудно.

Небольшая часть контингента оседала и в центральных районах Европейской России[24]. Например, в августе 1914 г. на жительство в г. Калугу из Бобруйского уезда Минской губернии и Риги Лифляндской губернии прибыли лица призывного возраста германского и австро-венгерского подданства с семьями, всего 16 чел. от 31 до 80 лет; затем 24 человека из Тельшайского уезда Ковенской губернии [25]. К августу 1915 г. в Калуге находилось 147 германских и 67 австро-венгерских подданных[26]. Общее количество подданных «центральных держав» по всей губернии составляло 462 человека[27]. Постановлением губернатора водворенным под надзор полиции подданным воюющих с Россией держав запрещалось выходить из дома с 9 час. вечера до 5 час. утра, вступать в разговоры с местными жителями[28]. В Орловскую губернию прибыли на жительство 73 семьи подданных неприятельских государств, в Воронежскую – 59, Курскую – 52 семьи [29].

Всего в 1914 г. было перевезено во внутренние губернии 68 тыс., в 1915 г. – 134, в 1916 г. – более 41, в 1917 г. – более 11, 5 тыс. человек [30].

В феврале 1915 г. в результате соглашения между русским и германским правительствами был разрешён выезд за границу германским подданным обоего пола, однако мужчинам призывного возраста выезд разрешался лишь в случае признания их негодными к военной службе. Репатриантам необходимо было получить заграничный паспорт и за свой счёт перебираться через Петроград в Финляндию или через румынскую границу. Золотые монеты и банковские вклады вывозу не подлежали. В марте 1915 г. такое же разрешение выезда за границу получили подданные Австро–Венгрии[31]. Далеко не все германские и австро-венгерские подданные могли воспользоваться предоставленным правом выезда на родину из-за недостатка средств [32]. В числе первых выехавших в 1915 г. были, например, германские подданные из Рязани В. Зауер 50 лет, Э. Эйзеле, Г. Ридаль 63 лет [33]. Правительства Германии и Австро-Венгрии через американское посольство выдавали своим подданным, находящимся в России, пособие. На январь 1917 г. оно составляло 30 рублей в месяц для германских и 10 рублей для австро-венгерских подданных, детям до 12 лет – 15 и 5 рублей соответственно.

Решение об интернировании военнообязанных подданных Османской империи, вступившей 16 октября 1914 г. в войну на стороне германо-австрийского блока, было принято Советом министров и Ставкой Верховного главнокомандующего 25 октября 1914 г. Из пограничных районов турецких подданных стали направлять в Олонецкую, Вологодскую и Вятскую губернии, из Европейской части России – в Воронежскую, с Северного Кавказа – в Ярославскую, а из Закавказья – в Калужскую губернию[34].

Размещение и содержание военнообязанных турецких подданных можно рассмотреть на примере Калужской губернии, в которую со 2 ноября 1914 г. партии интернированных (в документах они также именовались «военнопленными», «высланными», «военнообязанными») прибывали одна за другой[35]. Так, 2 ноября 1914 г. прибыло в распоряжение калужского полицмейстера 558 человек[36], на следующий день – 199 чел. К концу ноября их количество увеличилось до 2 454 человек[37]. Это были в основном турки и курды, в большинстве своём неимущие чернорабочие[38].

Имевшие средства устраивались на частных квартирах и в гостиницах, а с размещением неимущего большинства возникли трудности. Власти были в растерянности, так как «всё было занято ранеными, в казармах – ополченцы и новобранцы», поэтому с 6 ноября турецких подданных стали направлять в уезды, в которых осело от 30 чел. в Тарусском до 150 чел. в Жиздринском; всего 750 чел.[39] В Калуге всё же удалось разместить группами большую часть всех прибывших, правда, довольно скученно. Калужскому исправнику было поручено «озаботиться приисканием для турок заработков, могущих доставлять им пропитание… Проживать турки должны за свой счёт»[40]. Беднейшие из турок были истощены и завшивлены. При таких условиях возникновение очага сыпного тифа было естественным явлением. Действительно, 25 ноября 1914 г. приставу первой части г. Калуги стало известно, что «среди беднейших военнопленных турок, расквартированных на Георгиевской за верхом улице, в доме княгини Вяземской, появилась болезнь, сопровождавшаяся слабостью и жаром, от которой заболело до 75 человек»[41]. Прибывший на место врач диагностировал сыпной тиф. Заболевших поместили в специально открытую «турецкую» больницу, которая обслуживалась медицинским персоналом 35 сводного эвакуационного госпиталя военного ведомства[42]. Отправка в уезды была остановлена.

С февраля 1915 г. больных размещали в специально построенных двух заразных бараках при Хлюстинской земской больнице, оборудованных дезинфекционной камерой, с баней и прачечной. Для улучшения условий проживания помещения в Калуге, где размещались турецкие подданные, к началу февраля 1915 г. были отремонтированы, а из 29 жилых вагонов на Окской железнодорожной ветке 3 вагона отвели под санитарные. Заболевших стали перевозить в специальной повозке, выделенной городской управой[43]. Однако число заболевших к январю возросло до 268, умерших – до 52 человек (их хоронили на кладбище при Хлюстинской больнице, в специально отведённом месте). В Калуге с начала эпидемии по сентябрь 1915 г. скончались 295 турецких подданных (12 % от их общего количества)[44]. В уездном г. Козельске в январе 1915 г. от сыпного тифа скончался становой пристав и три нижних полицейских чина [45]. Для проведения противоэпидемических мероприятий в Козельском и Жиздринском уездах, где также наблюдалась значительная вспышка сыпного тифа, из Калуги направили эпидемические отряды, которые подвергли дезинфекции места расквартирования и другие, в том числе все лавки и чайные Козельска[46]. К сожалению, дезинфекцию помещений провели с опозданием. В марте 1915 г. умер от сыпного тифа, заразившись от турок, которых он осматривал, калужский санитарный врач И. Ф. Аккерман. Через месяц после его смерти в г. Жиздра скончался заведующий санитарной частью в уезде врач А. И. Шокуров, 34 лет. Спустя шесть дней умер также от сыпного тифа помощник Шокурова – санитарный фельдшер И. А. Иванюшин, 32 лет[47].

Местные общественные самоуправления, выполняя решение губернского санитарного совета, с января 1915 г. увеличили размер продовольственного пайка «турецко-подданным» с 10 до 15 коп. в сутки, учитывая их истощённое состояние, способствующее высокой заболеваемости. Калужская горуправа к тому же приобрела для них смену белья [48]. Газета «Калужский курьер» в статье «Турок моют» осветила процесс их санитарной обработки в снятых для этой цели банях: «Машинка после стрижки 2-3 человек приходит в совершенную негодность… из бани турки выходили в русских меховых шапках, молескиновых пиджаках, чистеньких лаптях… и выглядели смуглыми, черноокими красавцами неопределённой расы, весьма оригинального вида…»[49].

В дальнейшем до конца войны подобной величины эпидемий в губернии не было допущено. Расходы Калужского губернского земства на лечение и погребение турецких подданных в размере 5 тыс. руб. были возмещены из средств, обычно расходовавшихся на проведение противочумных мероприятий[50].

Турецких подданных направляли на казённые и общественные работы, на частные предприятия, причём турки, как правило, неплохо зарабатывали [51]. В Калуге это был кирпичный завод Пантюшина, лесопильный завод Мешкова, Никольская переправа через Оку, строительство казарм для 9 и 10 пехотных полков и др. Они выполняли ремонтные железнодорожные работы, разные работы на Дугнинском чугуноплавильном заводе в пределах Калужского уезда [52], Людиновском чугунолитейном Мальцовского АО (25 чел.)[53], Дудоровском заводе братьев Меньшиковых (30 чел.), лесопильном заводе Дурново (15 чел.) в Жиздринском уезде, на бумажной фабрике В. Говарда в Медынском уезде; за пределами Калужской губернии – в АО «Тульские чугуноплавильные заводы»[54]. Трое турецких подданных, определённых на работу в селе Дугна Калужского уезда, бежали оттуда через два месяца и скрылись из-под надзора полиции [55]. С апреля 1915 г. турецкие подданные выполняли сельскохозяйственные работы по заявкам землевладельцев, например, к Коншину и Голицыну в Калужский уезд отправили 44 человека[56].

В Калуге один из пяти состоятельных турецких подданных, поселившихся в доме почётного гражданина М. М. Фишера, в 1915 г. был уличён в шпионаже. В связи с этим домовладелец-немец, имевший русское подданство, попал под подозрение в пособничестве шпионажу. Высылка престарелого М. М. Фишера из Калуги окончилась его смертью 1 октября 1916 г. в г. Чистополе Казанской губернии[57].

По предписанию министра внутренних дел в течение 13-15 сентября 1915 г. подданные Османской империи как «пришлый элемен» были высланы из Калуги в Уральск, за исключением 42 чел., работавших в пекарне, поставлявшей хлеб в местные госпитали и военные части[58]. Газета «Калужский Курьер» от 15 сентября 1915 г., не владея «совершенно секретной» информацией о причинах высылки из губернии «пришлого элемента», комментировала распоряжение губернатора так: «Мера эта является вполне своевременной ввиду недостатка в губернии помещений, а турки занимают только в Калуге три казармы» [59]. Из уездов турок также выслали в Уральск и Казань в сентябре – первой половине октября 1915 г. в связи с возможным переводом ставки Верховного главнокомандующего в Калугу[60].

В других губерниях Центрально-Европейской России, например, в Воронежской, турецкие интернированные граждане находились на протяжении всего военного периода. Так, на городских общественных работах в Воронеже турки в марте 1916 г. были недовольны и жаловались, что им платят 70 копеек в день, а русским 1 рубль [61]. В Рязанской губернии на февраль 1916 г. находилось 600 военнообязанных турецких подданных, их труд использовался в сельском хозяйстве и на различных предприятиях[62]. В 1915 и 1916 гг. процесс интернирования турецких подданных из приграничных кавказских территорий (Сухума, Зугдиди, Карса, Баку и др.) в Центральные губернии Европейской России не прекращался[63].

Помимо подданных враждебных России держав, проживавших к началу войны на территории России, военное командование для облегчения ведения боевых действий интернировало и военнообязанных жителей оккупированных районов с семьями, «заподозренных в шпионаже». В основном это были немцы и евреи из Восточной Пруссии, количество которых до сих пор точно не установлено[64]. Более 20 тыс. евреев было перемещено из Галиции и Буковины в период с августа 1914 по июль 1915 г., по подсчётам современных исследователей [65]. Есть данные о содержании под стражей в калужской тюрьме весной 1915 г. по указанию генерала В.Ф. Джунковского около 30 военнообязанных евреев австрийского подданства[66]. В тюрьмах Калужской губернии с лета 1914 г. находились 7 прусских подданных, подозреваемых в шпионаже и высланных из района военных действий Северо-Западного фронта. В декабре 1914 г. они были освобождены из тюрьмы и водворены на жительство в г. Боровск Калужской губернии под надзор полиции. За исключением одного, все поднадзорные были в возрасте от 45 до 78 лет. На их содержание были получен специальный кредит. В Тарусе до окончания войны были размещены на жительство под надзором полиции трое граждан возраста от 57 до 72 лет русского подданства из Гродненской губернии, высланных оттуда также по подозрению в шпионаже[67]. В тюрьмах Павловского и Бирюченского уездов Воронежской губернии содержались высланные из Галиции австрийские подданные, подозреваемые в шпионаже, – 28 и 10 человек соответственно[68].

Что касается нерусского населения, принявшего в своё время подданство России или русских подданных «неблагонадёжных» национальностей, то уже осенью 1914 г. началось выселение немцев-колонистов русского подданства из приграничных губерний[69]. Они в 1915 г. с семьями прибывали в центральную Россию из Сувалкской, Волынской, Люблинской и других губерний. Им полагалось при отсутствии заработка и наличии нужды пособие в размере арестантского, квартирные деньги до 3, 5 рублей на взрослого и 1, 75 руб. на ребёнка, на семью в месяц – до 7 рублей, на одежду – не более 30 рублей в год. Например, в Калужской губернии немцы-колонисты долго не задержались, так как в сентябре 1915 г. всем им было предписано выехать в суточный срок из пределов губернии по обстоятельствам военного времени[70]. Но ещё до массового выселения один из немцев-колонистов из Полоцкой губернии Адольф Карл Радоц был арестован ГЖУ как политически неблагонадёжный и выслан в Иркутскую губернию под гласный надзор полиции на 2 года с 1 июля 1915 г. Расследование показало, что устроившись старшим рабочим на кирпичный завод Пантюшина в Калуге с заработной платой 200 рублей в месяц, Радоц грубо обращался с подчиненными русскими рабочими, называя их не иначе как свиньями, предлагал их увольнять, заменяя турецкими подданными, размещёнными в Калужском уезде. «Я немец и должен помогать союзникам-туркам», — заявлял Радоц[71].

Заодно с немцами-колонистами из губернии как «враждебный элемент» удалили и 20 евреев российского подданства, ранее высланных из прифронтовой полосы в Калугу[72]. По воспоминаниям вице-директора департамента полиции К. Д. Кафафова, калужский губернатор летом 1915 г. распорядился содержать их под стражей на том основании, что Калужская губерния не входила в черту оседлости евреев[73], следовательно, они свободно тут проживать не могли[74]. Об их освобождении хлопотали члены Государственной думы, поэтому высылка способствовала разрешению конфликта.

В Рязанской губернии на начало 1917 г. во всех уездах находились немцы-колонисты из Западных губерний в количестве 2 018 человек. Они трудились преимущественно в сельских хозяйствах[75]. В Курской губернии до лета 1917 г. находились в качестве ссыльных 200 немцев русского подданства, в основном колонисты из Волынской губернии [76].

Более трех тысяч евреев русского подданства, высланных военными властями из приграничных территорий, были расселены в Воронежской губернии. Из них в Воронеже – 1,5 тыс. Они в основном проживали на частных квартирах за свой счет[77]. Нуждавшиеся немцы-колонисты и евреи российского подданства, высланные военными властями и не состоявшие под надзором полиции, получали беженские пособия.

Отношение населения провинции к «внутренним немцам», или «германцам», к которым относились не только подданные неприятельских держав, но и выходцы оттуда, имевшие российское подданство, с началом войны изменилось, как и государственная политика по отношению к ним. Многие из российских подданных, имевших нерусские фамилии, с началом войны стали менять их на русские. Новые названия получали улицы, различные заведения. Так, в Орле гостиница «Берлин», где «всё было на европейский лад», была переименована в «Белград» [78]. Калужская Городская дума обсуждала вопрос о новом названии улицы Венской[79]. Главный врач санитарного поезда, доставлявшего в Орёл раненых, «превратился» из Хальбрейха в Полубогатова [80].

В рабочей среде уже в 1914 г. сложилось общее мнение, что на производстве не должно быть места специалистам германского происхождения, которые, как считали рабочие, не были заинтересованы в победе России. Так, калужский губернатор сообщал об этих настроениях, возникших «со времени объявления войны Германией», Департаменту полиции [81]. Рабочие Троицко-Кондровской писчебумажной фабрики Говарда Медынского уезда Калужской губернии потребовали удалить директора Р. Эльцберга, немца по происхождению, перешедшего в русское подданство[82].

Определенная часть «германцев» или членов их семей своим поведением провоцировала враждебное к себе отношение тем, что демонстративно не разделяла всеобщей радости при победах русской армии, не вставала, как все во время исполнения российского гимна при посещении культурно-просветительных учреждений и т.д. Так, в Брянске во время патриотической манифестации по поводу начала войны жена мастера Радицкого завода, рижская мещанка Спрудэ была «избита толпой» за демонстративно антипатриотичное поведение [83]. В Зарайске Рязанской губернии германский подданный Карл Мейер был уличен в распространении среди сельского населения версии о ненадёжности системы сберегательных касс России, а уроженец Пруссии Карл Штейнвальдер, имевший русское подданство, «возбуждал волнение» среди рабочих, делая попытки закрыть фабрику, являясь её совладельцем [84].

Любые проявления германофильства неизменно вызывали крайне негативную реакцию населения[85].

В деревне также с начала войны наблюдалось подозрительное отношение к «германцам». Так, в октябре 1914 г. крестьяне Мещовского уезда Калужской губернии поставили в известность местную административную власть, что управляющий одним из имений Ю.Розенбах (русский подданный) распространяется о том, что немцы скоро будут в Варшаве, а затем и в Калуге[86]. Крестьяне были свидетелями того, как управляющий, прочтя в «Русском слове» о победоносном сражении русской армии, «рассердился и порвал газету на мелкие кусочки»[87].

Усиление антинемецких настроений вызвало «великое отступление» русской армии весной 1915 г., сопровождавшееся большими людскими потерями при катастрофической нехватке вооружения, в обстановке неуклонного роста цен и спекуляции.

По данным политических обзоров калужского ГЖУ, народные массы волновало и возмущало плохое вооружение армии, назначения на высокие военные посты лиц немецкого происхождения[88]. «В Гродненской крепости были поставлены начальствующими лицами немцы, которые только подводили русских…», – так полагал, например, крестьянин Е. Жарков Дороховской волости Медынского уезда Калужской губернии[89]. В Орловской губернии в сентябре 1915 г. в г. Болхове две разные партии ратников ополчения II разряда, призванных в войска, вместе с местными жителями два дня подряд (10–11 сентября) устраивали погром в кондитерской, принадлежавшей германскому подданному Г.Тецлаву, после чего Тецлав с семьёй был выслан из Болхова[90]. Учащиеся Орловской школы садоводства в июле 1915 г. выступили против существующих в школе порядков, установленных директором немецкого происхождения Ферхманом. За разжигание межнациональной розни в Орле в июле 1915 г. постановлением губернатора была закрыта типография Союза русского народа и приостановлено издание газеты «Орёл». В статьях «Что делать с нашими немцами», «Кто жид и кто немец», «Невинная немочка» и др. приводились списки «немцев», которые все в основном являлись русскими подданными и даже занимали высокое служебное положение.

Среди рабочих предприятий, работавших на оборону, в этот период антинемецкие настроения выражались всё в том же стремлении удалить с заводов «немцев». При этом рабочие исходили из патриотических соображений, т.к. были уверены, что немцы сдерживают выпуск необходимых армии предметов вооружения[91]. Так, в августе 1915 г. у рабочих Людиновского чугунолитейного завода Жиздринского уезда Калужской губернии сложилось мнение, что в трудную для Родины минуту можно было бы вырабатывать больше боеприпасов, а в заводской лаборатории организовать производство взрывчатых веществ. Они подозревали в «измене» всё «немецкое» руководство завода, якобы желавшее победы немцев: директора И. Р. Страсбургера, его заместителя Б. Р. Шифферса, заведующего большой механической мастерской Франца Родэ. Настроение рабочих не осталось без внимания ГЖУ, которое предприняло проверку, но доказательств измены не было собрано никаких, а «немцы» на самом деле имели русское подданство[92]. На Брянском заводе в с. Бежице Орловской губернии по распоряжению Артиллерийского управления в июле 1915 г. были сняты с производства морские снаряды большого калибра. Рабочие же увидели в этом происки врагов. На заводе стал циркулировать слух, что к отливке военных снарядов недоброжелательно относятся «еврей немецкий инженер Билькин и мастер немец Эдуардов», которые, кроме того, «когда победа немцев, радуются этому»[93]. Проверкой слухов занималось Орловское ГЖУ, также не установившее «измены» со стороны «немецких евреев» — российских подданных [94].

Объявление Германии и Австро-Венгрии 23 октября 1916 г. о создании Польского государства на отвоёванной у России территории вновь усилило антигерманские настроения в обществе. На совместном заседании Государственного совета и Государственной думы вновь назначенный председатель Совета министров А.Ф. Трепов заявил, что в России «всё оказалось захваченным в значительной мере германскими выходцами: промышленность, школа, наука, искусство»[95]. Выступление А.Ф. Трепова напечатала официальная губернская пресса, но и менее официальные газеты писали о том же. К примеру, что «победа над Германией будет неполной, пока останется немецкий экономический гнёт, что немцы сумели воспользоваться своей исключительной способностью устраивать благополучие на чужой земле. Но теперь немец из тайного врага России стал явным и притом самым страшным врагом»[96]. Однако, антинемецкая тематика в провинциальной прессе, безусловно, отражавшей общественные настроения, в этот период была неглавной. Ведущей темой являлась дороговизна и частые перебои в снабжении предметами первой необходимости.

Таким образом, можно сделать вывод, что высылка неприятельских подданных, признанных неблагонадежными, из мест их довоенного проживания в Центре Европейской России происходила в течение всего военного периода, являясь мерой, безусловно, вынужденной, обусловленной обстоятельствами военного времени. Центральные губернии становились местом временного размещения неприятельских гражданских подданных Германии и Австро-Венгрии из западных приграничных районов империи, пересылаемых российскими властями этапным порядком вглубь страны. Незначительное количество пересылаемых оседало на территории Центральных губерний. В феврале–марте 1915 г. подданные Германии и Австро-Венгрии непризывного возраста получили право за свой счет выехать на родину.

Центральные губернии стали специальным местом высылки интернированных военнообязанных подданных Османской империи из приграничных территорий Кавказского региона. Они прибывали на жительство без семей, подавляющее большинство составляли неимущие чернорабочие. Их размещение было связано с большими трудностями из-за недостатка свободных помещений. Скученное проживание группами привело к распространению эпидемий тифа, которая, например, в Калужской губернии в 1914-1915 гг. унесла жизни 12 % турецких граждан.

В Центральных губерниях Европейской России также размещали имевших русское подданство немцев-колонистов и евреев, заподозренных в шпионаже и высланных из районов боевых действий.

Наряду с изменением государственной политики изменилось и отношение населения к «внутренним немцам» — подданным неприятельских держав и выходцам оттуда, имевшим к началу войны российское подданство. Всякое проявление германофильства с их стороны неизменно вызывало негативную реакцию населения. В провинции существовали протестные настроения против немецкого засилья, местами принимавшие националистическую окраску.